Интервью об уголовных делах Руслана Журило
Руководитель госпредприятия «Обєднана гірничо-хімічна компанія» Руслан Журило заявил, что:
- победа «знакомых» ему фирм на тендерах возглавляемых им госкомпаний – это не коррупция, а лоббизм
- наличие австрийской «прокладки» в экспортных контрактах по ильмениту вызвано тем, что комбинаты были отобраны у Фирташа.
Оба тезиса – чушь полная. Тем не менее, весьма познавательно узнать каким набором логических уверток пользуется один из самых таинственных госменеджеров Украины. Интервью с ним удалось у Алисы Юрченко (телепрограмма «Наші гроші»):
О начале работы в урановой отрасли: «Слава Богу, милиция ограничивалась семечками и наркотиками»
Недавно в одном из интервью вы говорили, что в 2012 году уезжали из страны из-за преследований. Кто вас преследовал и почему?
– Я думаю, батареи в камере не хватит для того, чтобы рассказать вам эту яркую, красивую историю, о том, как это все вообще начиналось. В 2012 году впервые в жизни попал на скамью подсудимых (в тот момент Руслан Журило являлся замгендиректора ВостГОКа, добыча урана, г. Желтые Воды Днепропетровской области – прим. ред). Это абсолютно надуманный материал. Я готов об этом рассказывать сколько угодно. И я понял, что дальше тут находиться просто невозможно. Когда твой дом превращается в проходной двор и каждые две недели ты ожидаешь очередные обыски…
Невозможно накопить $10 млн и сложить их в кухонную духовку для того, чтобы они каждые две недели приходили их забирать. Ну, они первый раз пришли – ничего не забрали, второй раз пришли. То есть, давление уже было настолько колоссальным…
Со стороны кого?
– СБУ, прокуратура.
То есть, речь не о политическом преследовании?
– Нет, правоохранительных органов, конечно. На самом деле, просто все к государственным предприятиям относятся, как к дойным коровам: а где деньги, почему не носят? Напоминаю вам, невозможно было работать в те годы без «крыши» СБУ. Как минимум, на периферии. Я не знаю, как здесь, в Киеве, но у нас – очень тяжёлая ситуация была: то СБУ, то прокуратура. Слава Богу, милиция ограничивалась семечками и наркотиками, поэтому это не к нам.
Сколько дел по вам вообще было в тот момент?
– Сколько было дел? Если у меня есть меньше пяти уголовных дел по 191-ой 5-ой части («Присвоение, растрата имущества или овладение им путем злоупотребления служебным положением» – прим. ред.), мне неинтересно. Статья «имени Юлии Владимировны Тимошенко». Сейчас, правда, уже мы пошли вправо-влево: там, 240-ая «Незаконная добыча недр» и т.д. То есть, мы расширяем перечень статей, с которыми приходится знакомиться, но при этом моя любимая статья – 191-ая. Она самая тяжелая, она показывает какие-то организованные преступные группировки и так далее.
Вы, похоже, эксперт в Уголовном Кодексе.
– Слушайте, я бы не хотел быть экспертом, просто давно в этой стране работаю, и когда приходит очередное возбуждение по 191-ой, – это уже просто вызывает у меня смех.
В 2012 году против вас было дело, которое дошло до обвинительного заключения. Квалифицировано по 267-ой – «Служебная халатность». Речь шла о тендере, который проводила дирекция Новоконстантиновской шахты…
– Хотите, чтобы интервью было интересным? Давайте начнем сначала. О том, что это такое было. А после этого я вам расскажу, как мы подошли к этому делу. Я абсолютно осознанно подписал эти документы. Я это совершил осознанно. То есть, я настолько грубый и брутальный преступник, что, когда я совершаю преступление, я говорю – я это сделал.
Какой смысл в этом всем был? Где-то с конца 70-х-начала 80-х в Желтых Водах звучала фраза: «Вот, мы построим Новоконстантиновку (Новоконстантиновская шахта одноименного уранового месторождения, Кировоградская область – прим. ред.), и ВостГОК будет совершенно другой. Это самое большое урановое месторождение в Европе. Его развитие и запуск в эксплуатацию на протяжении десятилетий считались для ВостГОКа самым важным мероприятием. В 2004 году эта шахта строилась, и ее странным образом выделяют из состава ВостГОКа, лишая таким образом комбинат любой сырьевой перспективы.
Это происходило на фоне невероятного роста цен на уран, который начался условно в 2004 году и закончился в 2007-ом. Для примера: если сегодня килограмм урана стоит ориентировочно $100-150, тогда он стоил $300-400. Понимаете, цены были в 3 раза выше. Это колоссальные деньги.
Министром топлива и энергетики был [Сергей] Тулуб, они отделили шахту и тем самым выходили на ее прямую приватизацию, потому что в перечне объектов, запрещенных к приватизации, шахты как самостоятельного объекта не было. В этот же момент вокруг начинает кружиться целая стая людей из «ТВЭЛа» и з «Росатома», которые говорят: «Мы сейчас создадим мегасовместное предприятие. Будем здесь добывать урановую руду. Будем строить завод по производству ядерного топлива». Если бы все это произошло, сегодня ни о какой независимости Украины в атомной энергетике вообще речи бы не шло.
Ну, а в Желтых Водах эмоциональный фон был примерно такой: у нас отобрали перспективу.
В 2009ом шахту вернули ВостГОКу…
– Секундочку. К этому все идет. До 2008 года я о бизнесе урановом, о работе на ВостГОКе никогда не думал. Но началась попытка перелома, реформирования атомной энергетики путем создания концерна «Укратомпром». Инициатором и идейным вдохновителем был Андрей Леонидович Деркач, его команда. Они пришли в «Энергоатом» и решили, в том числе, распространить свое влияние на ВостГОК.
Они пригласили меня, как человека местного, как предпринимателя (свои первые серьезные деньги я заработал в 1998 году, и это были колоссальные деньги). Я на два месяца стал советником гендиректора, в тот момент Виктора Коваленко. Когда через два месяца он решил вернуться обратно в шахту, с ним ушел и я. В следующий раз я вернулся на комбинат где-то через полгода, когда министром стал Юрий Продан. Меня пригласил нынешний гендиректор ВостГОКа Александр Сорокин.
Мы поставили всего две задачи: довести добычу до 1000 тонн уранового концентрата и вернуть в комбинат Новоконстантиновское месторождение. Доказываем Министерству, пишем программу. Я Юрию Васильевичу [Продану] признателен – он нам сильно помог. Принято решение о присоединении шахты к комбинату. Юридически оно должно осуществляться 2 месяца – ликвидация, присоединение. Сопротивление было дикое. Сидят люди, пилят деньги, и тут им говорят: сейчас придут эти ВостГОКовцы, и вам придется немножко вспотеть на работе. Бывает такое состояние, из которого мы тогда не выходили. Но случаются выборы, к премьер-министру Юлии Тимошенко приходят кировоградские депутаты и падают на колени: Юля, если такое решение примешь, за нас Кировоградская область не проголосует. Приказ приостанавливают. Дирекция шахты с нас смеется: клоуны. Но мы спокойно, методично продолжили работу. Через полгода мы начали на приказе, подписанном Проданом, процесс присоединения Новоконстантиновки, когда министром после выборов стал уже Юрий Бойко. В октябре 2010-го это предприятие стало одним из подразделений ВостГОКа.
О продаже оборудования самому себе через прокладку: «Это такая сложная двухходовка, что даже я бы ее наверно не изобрел»
Давайте вернемся к тендеру, который привел вас на скамью подсудимых. Буквально накануне окончательного присоединения Новоконстантиновская шахта провела тендер на закупку горношахтного оборудования, в котором ВостГОК проиграл, а ваша фирма «Техномаш» выиграла. Как это случилось?
– У нас были настолько некомфортные отношения с дирекцией шахты… Они понимали нашу позицию: мы не хотим даже слышать о существовании этой ДП «Дирекция…» (полное название шахты в тот момент – ДП «Дирекция предприятия, которое строится на базе Новоконстантиновског месторождения урановых руд» – прим. ред.), мы хотим слышать о существовании Новоконстантиновской шахты в рамках ВостГОКа. Очень напряженные были отношения.
Руслан Николаевич, это же не просто компания была, это была ваша компания «Техномаш».
– Секундочку. Ну, это была моя, может быть, компания, в которой я принимал какое-то участие, и я горжусь, что это компания до сих пор жива.
Просто тогда нет логики в том, что ДП «Дирекция…» плохо относится к ВостГОКу, потому что там вы, но хорошо относится к «Техномашу», где тоже вы.
– В «Техномаше» я никогда не был директором, не был формальным руководителем, я никогда не влиял на производство.
Вы были владельцем.
– Совладельцем. Одним из совладельцев. В Желтых Водах все друг друга знают. Там, если ты возьмешь любое предприятие, то в учредителях можно найти или моих друзей, или моих кумовей, или знакомых. Так вот, в «Техномаше» был менеджер, и.о. директора, Андрей Зарочинцев. Человек, который это предприятие создавал с самого первого дня. Вот он его создал. Мы там какие-то деньги вначале вкладывали: я и другие партнеры. Оно достаточно успешно в тот момент развивалось. Сейчас оно неплохо работает для криворожских предприятий, на какие-то иностранные заказы.
Из-за этого тендера вы и попали на скамью подсудимых. Когда шахта проводила тендер, уже был приказ о присоединении ее к комбинату. Получилось, что ВостГОК под вашим руководством сам себе продает оборудование через вашу фирму-посредника «Техномаш».
– В момент, когда соединились два предприятия, получился абсурд: одно подразделение ВостГОКа делает и поставляет продукцию на другое, совершенно новое подразделение ВостГОКа – на Новоконстантиновскую шахту, – но за это ВостГОК платит «Техномашу», а «Техномаш» платит ВостГОКу. Это такая сложная двухходовка, что даже я бы ее наверно не изобрел. Это получилось из-за юридических тонкостей момента присоединения Новоконстантиновки.
После присоединения шахты к комбинату вы не разорвали, не оспорили договора с «Техномашем», хотя оборудование, проданное компанией шахте, согласно материалам дела, производил сам комбинат.
– Конец 2010 года, окончание бюджетного года, мы правопреемники Новоконстантиновской шахты. Я подписал в тот момент 180 договоров. Это различные подрядные договора, в т.ч. и тот договор, который вас интересует. Я получаю эти договора. У меня выбора по большому счету нет. Четко выполняю инструкцию, четко выполняю приказ и пишу: правопреемник, подпись.
Допсоглашение было на 4 строчки: ВостГОК, Журило, как заместитель гендиректора, выступая по доверенности от имени гендиректора комбината, подписывает данное соглашение о следующем. Компания такая-то и ВостГОК признают, что все обязательства по договорам, подписанным между компанией и ДП «Дирекция…», признаются.
Впоследствии весь ущерб, который насчитали следователи (1,5 млн грн. – разница между ценой продажи оборудования ВостГОКом «Техномашу» и затем «Техномашем» ВостГОКу – прим. ред), вернули. Т.е. в процессе следствия «Техномаш» все вернул ВостГОКу. Когда дошли до суда, там было четко написано: да, он преступник, но ущерба государству не нанесено.
Напоминаю вам начало разговора – мы поставили стратегическую задачу присоединить Новоконстантиновку. И если ради этого нужно было пойти в зал суда посидеть… Если бы мне сегодня сказали: поступил бы я так или нет, я бы так же сегодня сделал. Это не рецидив моей болезни, – постоянно нарушать закон, – но если бы я знал, что на чаше весов с одной стороны и с другой стороны, я бы принял точно такое же решение.
Когда выносилось решение суда, где вы находились?
– В зале суда.
В какой момент вы приняли решение уехать из страны?
– Месяца через четыре.
Были еще какие-то уголовные дела?
– Они постоянно были. Это закончили расследовать – какой-то следующий факт. Из этих 180 договоров можно бесконечно сшивать уголовные дела. Честно говоря, на тот момент я устал.
Где вы были, когда находились не в Украине, и чем там занимались?
– В США был. Работал в строительной компании.
Как сотрудник по найму?
– Конечно. Законное пребывание на территории США закончилось в сентябре 2013 года, мы спокойно оттуда уехали.
О незаконной добыче руды: «хожу в Генпрокуратуру, как на работу»
Сейчас расследуется новое уголовное дело. Касающееся уже ОГХК, которую вы возглавляете. О незаконной добыче на двух месторождениях. Добывали без лицензий?
– Это ситуация приблизительно как с этим моим старым уголовным делом. История простая: 2014 год, создается компания ОГХК, возвращаем комбинаты государству. Лицензии на месторождения оформлены на «Крымский титан» (компания Дмитрия Фирташа, арендовавшая Вольногорский и Иршанский комбинаты, в настоящее время входящие в ОГХК – прим. ред.).
Мы подписали соглашение, по которому до конца 2014 года мы проводим инвентаризацию, возврат имущества государству, готовим полный пакет документов для получения лицензии, а они к этому времени передают нам имущество и готовят пакет документов об отказе от лицензии. И мы 100% выполнили все свои договоренности: и «Крымский титан», и ОГХК. К 1 января мы подошли с передачей от них, в добровольном порядке, всего имущества на баланс госпредприятия и с отказом от лицензии.
А дальше, конечно, произошел серьезный казус: до 31 декабря 2014 года вся добыча полезных ископаемых на этих месторождениях производилась «Крымским титаном» на лицензиях «Крымского титана». ОГХК не имела к этому никакого отношения. А в январе месяце вдруг оказалось, что у нас не существует комиссии Госгеонедр, которая принимает решение о переоформлении лицензии. По причине не назначения руководителя этой комиссии. И месяц или полтора комбинаты проводили какие-то горные работы, (это была не добыча), но лицензии реально не было. Назначили человека в Госгеонедра, собралась комиссия, приняли решение, мы получили лицензию, с этого момента вопросов нет.
Сегодня мы добываем на основании лицензии выданной нам. Вопрос юридический ко мне выглядит следующим образом: а что делала компания на этих месторождениях в течение одного месяца? Ну, можно было по-простому 6 тысяч человек отправить домой отдыхать и ждать, когда нам выдадут лицензию. Я готов отвечать, это уголовное дело есть, я на самом деле хожу в Генпрокуратуру, как на работу: меня допрашивают, я описываю, как все было, последовательность шагов. Если вернуться на год назад, я поступил бы точно так же.
О своих поставщиках: «ни от одного человека, которого знаю, не откажусь»
Какова роль компании «Имекс минералс» с уставным фондом 1000 грн., проходящей в свежем деле ГПУ?Неужели комбинаты не способны сами перевозить руду?
– Компания «Имекс минералс» – это компания в большей степени инжиниринговая: там нет огромных массивов основных фондов. Там сидят горные специалисты, маркшейдеры, геологи, административный персонал. Их задача подыскать максимально дешевых субподрядчиков, которые помогут нам заниматься вскрышей, подготовкой рудной массы до момента, когда ОГХК не восстановит свой парк тяжелой карьерной техники. Ведь есть же маленький нюанс: за 10 лет аренды комбинатов «Крымским титаном» ни одной единицы новой горной техники не было приобретено на государственный баланс. То есть, мы сегодня эксплуатируем автомобили БалАЗ конца 80-х годов. Новая техника, которая работала на карьерах, – это все собственность «Крымского титана», которая, когда они передали нам имущественный комплекс, завелась и уехала к ним на площадки.
А «Имекс минералс» где берет технику?
– Со всей страны к нам съехались подрядчики. То есть задача «Имекс» – найти квалифицированных подрядчиков, имеющих опыт этой работы. Как человек, который проработал в этом бизнесе, понимает, как работают подрядчики, я противник того, чтобы отдавать тендера тем людям, которых я в глаза не видел. Потому что пришли подрядчики, дали взятку маркшейдеру – приписали объемы. Банальнейшая ситуация. По этой причине из субподряда было выгнано пять крупных компаний.
Что мешает комбинатам напрямую работать с реальными исполнителями, без «Имекс минералс»?
– Большой объем работ, разных работ. По классификатору это одна работа. Нам нужно провести тендер на одну компанию, которая все умеет делать. Это уже вопросы к Закону «О госзакупках». Мы не можем нанять одну компанию, у которой есть БелАЗы, но нет грейдеров – они не будут ради нас их покупать.
«Имекс минералс» зарегистрирована буквально во время вашего прихода в ОГХК – эта компания связана с вами?
– Я знаю руководство этой компании. Я знаю людей, которые эту компанию учредили, которые там работают. Я ни от одного человека, которого знаю, не откажусь. Это политика, которую я проповедую.
В 2008 году, когда я пришел на ВостГОК, ни одного поставщика из Желтых Вод там не было. Поставляли фирмы из Кривого Рога, из Днепра, Киева, масса проходимцев было. А желтоводские предприниматели торговали между собой за 20 копеек. Мы привели желтоводский бизнес. Мне нравится, когда вокруг меня люди богатеют, когда развивается производство. Я не могу переживать за каких-то виртуальных киевских или донецких подрядчиков. Я хочу участвовать в жизни тех людей, которые живут рядом с нами. Там люди зарабатывают скромные деньги, и часть этих скромных денег они тратят не на себя – они их передают на благотворительность. Это моя позиция. И я с этой позицией как-то живу. Ну, меня за это ругают, допрашивают – я буду отвечать.
Не опасаетесь попасть под уголовное обвинение еще раз?
– Результатом расследований должен быть ответ: где те деньги, о которых все пишут? Где те 700 миллионов долларов, которые я украл в ОГХК, если весь оборот ОГХК – 200? Я очень спокойно готов отвечать на все вопросы. 300 тендеров провел – заведите 300 уголовных дел и найдите, когда мне «Имекс минералс», «Свит стали» и так далее, принесли деньги и сказали: вот твой коррупционный навар от этой работы. Когда кто-нибудь это мне покажет, эту дорожку денежную, вот тогда будем разговаривать по-другому.
Главная претензия к вам – это как раз то, что вы называете своей принципиальной позицией. Что побеждают в тендерах ОГХК компании, которые так или иначе связаны с вашим окружением. Это и называется коррупция.
– Секундочку: лоббизм или коррупция? Вы ничего не путаете?
Коррупция.
– А конец – где деньги?
Это вопрос к следователям.
– Сложный вопрос мы с вами затронули. На самом деле никто никого из посторонних поставщиков не выгоняет с тендеров. Приходят разные компании, масса компаний. И не нужно говорить о том, что 100% тендеров – это группа компаний, которую приписывают мне. Это неправда.
О продаже концентрата через посредника, связываемого с Мартыненко: «Я получаю 1254 грн 54 копейки в месяц»
С экспортом продукции комбинатов ситуация очень похожая. 90% ильменитовой руды скупает австрийская Bollwerk Finanzierungs, которая затем перепродает его конечным потреби телям. Почему опять посредник?
– У нас 84 контрагента, помимо Bollwerk. Если говорить об этой компании, то у нее есть замечательное реноме в Европе.
Что она делает?
– Она дает предоплату, она выкупает нашу продукцию и продает дальше на рынках.
Почему вы не работаете напрямую с конечным покупателем?
– Конец 2014 год, конец, Шанхай, TZMI. Мы планируем 40 встреч – с нами встречаются два клиента. Остальные 38 нам говорят: смотрите, ОГХК – это банда, коррупция, вы отобрали у честного предпринимателя фирму, мы с вами работать не будем. Украина – страновые риски. Все наши клиенты – это крупные корпорации мира, в которых существует процедура complince, которые работают через агентов. Крайне тяжело найти компании, которые будут работать напрямую с ОГХК.
Как вы австрийцев нашли?
– Я очень давно с ними знаком. Я сними знаком еще, может, с 2008 года. Познакомился в Шанхае как дилер казахского производителя – все просто.
Вы ассоциируете австрийцев с Мартыненко?
– Ну, послушайте, вот написал кто-то, что это компания Мартыненко, в документах написано другое, вот как мне себя вести? Я должен сказать, что я не верю австрийским официальным документам? Или я больше верю Лещенко?
В официальных документах зачастую указан номинальный владелец.
– А что такое «не номинальный»?
Это реальный бенефициар, вы его можете не видеть в документах, но если Николай Владимирович, например, говорил вам об этом – вы будете знать.
– Все, я понял. Значит, переформулируем вопрос: говорил ли вам лично Мартыненко о том, что он официальный бенефициар австрийской компании? Я вам абсолютно честно отвечу на этот вопрос – он мне такого не говорил.
Если Мартыненко сложит мандат, вам придется уйти из ОГХК? (интервью записано до голосования ВР за сложение депутатских полномочий Николаем Мартыненко)
– Причем здесь Мартыненко? Причем Яценюк? Причем эти люди к этой компании? У меня контракт на 5 лет – унизительный контракт, по которому я получаю 1254 грн 54 копейки в месяц.
На что вы живете?
– Слав Богу, есть за что жить. Я с 2010 года не доверяю украинским банкам. Я не скажу вам, где тот матрас, в котором все зашито, я из него потихоньку выбираю. Я вам еще раз напоминаю начало нашего разговора: первый раз долларовым миллионером я стал в 1998 году. И когда я доведу эту компанию до корпоратизации, когда она дойдет до приватизации, я надеюсь, что придет крупная публичная компания в качестве инвестора, и я получу достойный контракт. Я 4-5 месяцев до этого доживу.